В Омске даже библейская «достоевщина» превращается в примитивную… «беспредельщину»!

«Избиение младенцев» - на такой  библейский сценарий, похоже, скатывается пересмотр уголовного дела в отношении ранее оправданного по статье «убийство» омича Дмитрия Кузнецова…

Дошедшее по «своим каналам» до Генеральной прокуратуры и Верховного суда РФ дело о банальном суициде пожилой пенсионерки (так считают наряду с защитой даже две дочери «потерпевшей») неожиданно приобретает все признаки резонансного и принципиального. С ярко выраженной местной политической подоплекой.

Предыстория.

Летом 2013-го в одном из домов на окраине Омска в своем частном доме повесилась 81-летняя старушка Евгения Ивановна Ерофеева. Будучи женщиной своеобразной, своевольной и даже деспотичной по натуре она до последнего своего дня жизни держала всех своих домочадцев в напряжении. Сахарный диабет, катаракта, да и зрелые годы подорвали былую и непререкаемую гегемонию на матриархат.

Дочери стали одна за другой диктовать «маме» свои правила: тот список кушаний и продуктов ей категорически употреблять в пищу нельзя, а это можно, но в крайне малой дозе и «по праздникам». Женщина, привыкшая единолично командовать, такую опеку над собой и за своим здоровьем воспринимала не адекватно. Жаловалась соседям, но те лишь диву давались: «полноте Вам, баба Женя, Вы как сыр в масле катаетесь, за Вами все домашний на цырлах ходят, а Вы на них бочку катите, почем зря!». Старушка на время угомонялась, но душевный склад давал знать свое.

Когда нужно было выпустить пар, Евгения Ивановна паковала чемоданы и ехала от одной дочери гостить к другой, потом к другим близким родичам. Путешествуя таким образом по родственникам по всему бывшему Союзу, она стала раз за разом высказывать мысли о суициде. Но, например, дочери воспринимали эти заявления пенсионерки не серьезно. Не иначе как хитрый способ психологического воздействия на них.

- Кто же знал, что на это нужно обратить внимание, - вздыхала в суде приехавшая из Казахстана дочь Ерофеевой Людмила Прошлякова.

Слово отозвалось

Местный суд в первой и второй инстанции признал, что участие внука Дмитрия Кузнецова в смерти родной бабушки не доказано следствием.

Гособвинение дошло до Генпрокуратуры и Верховного суда РФ ради отмены этого принципиального вердикта. В чем же важность пересмотра дела для надзорного ведомства и следствия? Я неоднократно сам лично задавал такой вопрос и себе, и знакомым юристам.

«Если сверху говорят, что нужно отменить оправдательный приговор, значит, должен быть обвинительный», - утверждают одни. «Это абсолютно ничего не значит для суда первой инстанции», - ссылаясь на практический опыт, говорят другие. Лично я всегда стараюсь в той или иной позиции государственных чиновников найти скрытый общественный смысл. Может быть, «дело Кузнецова» имеет ярко выраженный социальный подтекст? Нет, не имеет. Носит экономический или прецедентный характер? Опять – нет. Может быть, родственники бьют в колокола по всем инстанциям во имя  «торжества справедливости», как сотни, тысячи других «жалобщиков»? Нет, они убеждены, что пожилая родственница ушла в мир иной абсолютно добровольно. Из-за своего характера, возможно, из-за прогрессирующей болезни, которую вовремя не распознали и не подлечили.

Даже напрашивающаяся «достоевщина» с параллелью «Раскольников – старушка» мной была использована «по аналогии», но не подходит по причине отсутствия явного или хотя бы скрытого философизма. Нет здесь и извечного библейского сюжета.

Метафизический смысл затяжному судебному процессу придают только  последние слова ушедшей в мир иной пенсионерки. Как свидетельствуют ряд близко знавших Евгению Ивановну лиц, та неоднократно повторяла, что «после смерти долго меня помнить будут». При жизни никто всерьез внимание на эти слова не обращал, только теперь до родственников, прошедших один судебный круг и пошедших на второй, дошел страшный подтекст сказанного в сердцах «бабой Женей».

Одна за всех…

Конечно, предполагать, что местная прокуратура и следствие своей «настырностью» исполняют последнюю волю покойной бабушки, или стали слепым орудием ее потусторонней воли, не серьезно.

Попробуйте всерьез сказать об этом гособвинителю Ольге Сухомлиновой или  прокурору Виталию Петрякову. Или кому повыше рангом. Засмеют. Но ведь позицию по отношению к обвиняемому Кузнецову занимают непримиримую. Почему?!

Рискну предположить, что не ради «убиенной» Евгении Ерофеевой ломаются юридические копья, а сугубо ради себя. Своего реноме, должности, карьеры и много чего другого «личного».

Оправдательный приговор по делу, ранее вступивший в законную силу, уже успел наделать в правоохранительной среде Омска много шума. Следственный комитет по итогам первых судебных баталий так и не рискнул возбудить уголовное дело на судмедэксперта Наталью Хорошкину, которая, по сути, и заварила всю эту кашу, дав ошибочное первичное заключение о криминальном характере смерти гражданки Ерофеевой Е.И. Как сейчас проясняется, дело пог лжеэкспертизе возбудили «в отношении неустановленных должностных лиц».

Могу лишь предположить, почему в действиях СКР появился такой не свойственный ему в последнее время абстракционизм. Ведь никто другой ошибочной экспертизы по делу не давал. Повторная комиссионная экспертиза признала 100%-ные ошибки в выводах именно Хорошкиной. Но из формулировки уголовного дела сотрудница БУЗОО «Омское бюро судебно-медицинской экспертизы» чудесным образом исчезла. Вероятно, как только на горизонте замаячила тень пресловутой уголовной ответственности, эксперт поставила вопрос ребром: если на меня заведут дело, то я за собой потащу всех. И по другим делам – тоже. Только таким гипотетическим ультиматумом можно объяснить, что четырехмесячное изучение материалов уголовного дела в СКР закончилось ничем.

Нет человека – нет проблем!

Выходит, что проще получилось… поднадавить наверх и… отменить оправдательный вердикт суда, чем разобраться по существу в своих ведомствах!

Судебная инстанция, как самостоятельная ветвь власти, здесь вообще предстает в неприглядном виде своеобразных авгиевых конюшен. Сюда можно скидывать любое г… Ребята в черных мантиях переработают, исправят, подчистят.

А у себя в конторах только тронь кого-то из отлаженных винтиков – рассыплется все к чертовой матери. За отлученной от хлеба Хорошкиной могут потянуться и ее коллеги и другие следователи с липовыми экспертизами, а за ними – начальники, прикрывающие, хлопочущие, сидящие на связях и телефонах. Это сколько же «делов» и хлопот из-за одного единственного гражданина Кузнецова? Так, может, его того, ату?! Получается, много проще…

В одни ворота

И под этим углом зрения уже совсем по-другому видится судебный процесс в исполнении судьи Руслана Абулхаирова. Мне, впрочем, не с чем сравнивать. Ранне с работой судьи не был знаком.

Возможно, такова манера служителя Фемиды: действовать «от противного», подвергать все здоровому и не очень скепсису. Так, может, именно поэтому сейчас  у меня и создается впечатление, что доказательствам вины подсудимого Кузнецова – «зеленый свет», а вот доводам защиты – «красный сигнал» или даже «стоп-кран»?

Но уж как-то слишком тенденциозно, односторонне и ярко вся эта «манерность» выглядит. Чтобы не быть голословным  приведу весьма показательные тому примеры.

Не сомневается только труп

Вот в новом рассмотрении принимает участие экс-сотрудник Отдела полиции №8 Станислав Свистун.

С трибуны суда, дав подписку говорить правду, он рассказал, что в день смерти бабушки Кузнецова последний позвонил ему на мобильный телефон и сообщил о летальном инциденте с родственницей, спросил, что делать и куда звонить. Будучи участковым на данной территории, Свистун дал Кузнецову телефон дежурной части ОП-8 и сам подъехал на место ЧП.

Показания бывшего полицейского во всех нюансах не противоречили версии событий из уст обвиняемого и защиты. Более того, они даже цементировали их. Гражданин Свистун и в первый раз, и сейчас утверждает, что при проведении важных процессуальных действий в день смерти пенсионерки Ерофеевой на месте работы дежурного следователя Паламарчука был один понятой. Участковый сам лично пытался привлечь к этому делу соседей или случайных прохожих, но все его попытки ввиду позднего времени и окраинного положения территории оказались тщетными.

Эти показания экс-полицейского видать никоим образом не устраивают обвинение. Но странным образом внятные, четкие и однозначные по смыслу и лексике воспоминания гр. Свистуна не устроили судью Абулхаирова. Значительный отрезок времени председательствующий буквально выбивал из свидетеля нужный ответ, что, дескать, все, возможно, было не так, как он помнит:

«А вы точно помните, какие процессуальные действия проводились. А это не могли быть другие или иные действия. А не могли быть такое, что вы уехали, а там прошли другие действия. А вы точно помните, что был один понятой. А вы точно всех помните, кто там находился в тот день. А бы даете суду гарантию, что на периметре всего земельного участка больше не было других людей».

В какой-то из ответов гражданин Свистун «сплоховал» и начал сомневаться в том, что где-то еще в темноте, возможно, и были еще какие-то люди, которых он не мог видеть. Он так и сказал суду – за все я ручаться не могу, возможно, где-то и были еще люди.

- Так и запишем в протокол, свидетель точно не помнит, - приблизительно так состоялся финал первично однозначных показаний экс-полицейского.

Уже в экскурсе, отвечая на «случайный» вопрос суда «не мотивированы ли кем-то материально или иным образом Ваши показания», свидетель рассказал суду, что первоначально его вместе с Кузнецовым задержали сотрудники ОРЧ и с применением физической силы и откровенных пыток с него требовали признаться, что это он вместе с обвиняемым убили бабушку и потом подвесили труп!

- Почему Вы об этом не рассказали на прошлом суде? – поинтересовался как-то уж подчеркнуто буднично судья.

- Так, я тогда еще был при исполнении. А теперь я уже уволился, работаю в другом городе, поэтому могу говорить о том, что было на самом деле, без опасений и от чистого сердца.

Мне почему-то кажется, что данный колоритный пассаж вряд ли будет отражен в проколе суда. Там по логике развития событий будет только то, что Свистун ничего толком не помнит, особенно «про одного понятого».

Другими словами, …

Не совсем этичным мне показалось и общение суда с двумя свидетелями защиты (их было больше, но я лично присутствовал на этих двух эпизодах). Правда, перед допросом первой прозвучала обнадеживающая фраза, что, «учитывая Ваше состояние здоровья, мы примем это во внимание».

С судебной трибуны через час с лишним пенсионерка Татьяна Волкова сошла кое-как, даже в процессе допроса она уже просилась «присесть, перевести дух». Судья Абулхаиров откровенно пытался поймать соседку Кузнецовых на лжи. Задавая одни и те же вопросы в разной формулировке, он раз за разом выводил свидетеля на хронологию событий, на важные детали, на их взаимосвязь с последовательностью. Это было так явно и так не красиво.

Например, соседка, проживающая в доме рядом с Кузнецовыми, рассказала, что с "бабой Женей" у нее сложились дружеские отношения. Когда та проживала у дочери, они по 5-6 раз на дню пили чай, разговаривал о том, о сем. Евгения Ивановна жаловалась на домочадцев, дескать, прижимают, посадили на диету: того нельзя, этого нельзя. Но в ходе разговора и задушевной беседы выяснялось, что отношение-то к ней хорошее, а ограничения касаются ее состояния здоровья и связаны с сахарным диабетом и другими болячками. Для ее же блага.

- Значит, Вы говорите, что родственники обижали ее, - резюмирует судья показания свидетеля.

- Нет, я говорю, что она жаловалась, но на самом деле это было не так. Это ее восприятие…

- Жаловалась, притесняли, конфликты… - приблизительно так вновь формулирует мысль судья.

- Нет, не так. Никто ее не притеснял. Комната у нее была своя, в бане ее мыли, одежда всегда чистенькая, еда сварена…

Не у одного меня сложилось впечатление, что судье очень хотелось получить в протокол запись, что «убиенная» конфликтовала по любым вопросам со своими домашними и об этом жаловалась всей округе.

Заразительный негатив

Еще пуще досталось свидетельнице за историю с повешением домашнего кота. Та рассказала, что где-то года за полтора (точно я не помню, но не эта суть важна) до трагических событий «баба Женя» подвесила кота Кузнецовых. Тот всячески мешался пожилой хозяйке под ногами, она его предупреждала об ответственности, тот не внял и был подвешен на бельевой веревке прямехонько на той же лестнице, на которой потом был обнаружен труп «бабы Жени».

- Она мне про этот случай ничего не говорила, - поведала, что знает, соседка. – Мне первый сказал Анатолий, ее зять. Он случайно тогда пришел домой, увидел, что происходит, и спас кота. Но тот как сиганул со двора, только его и видели после этого. Но я за чаем с ней беседу завела, зачем так обошлась с котом, спросила. «Пусть не мешается под ногами, когда не просют», – именно так ей обосновала свою расправу над животным соседка Е.И.Ерофеева.

Дальше диалог воспроизвожу по смыслу, заложенному в репликах сторон:

- Это кто Вам так сказал?

- Сама «баба Женя» и сказала.

- Прямо дословно так и сказала?

- Да, так и сказала.

- А может, это зять Вам сказал. Ведь он там пришел и все увидел.

- Он пришел, увидел, мне рассказал, как там все было, но у нее-то я спросила сама: "зачем ты так поступила?". Мне интересно просто было.

- А Вы дословно можете повторить, что она Вам ответила.

- Я же Вам уже сказала.

- Повторите, пожалуйста. Слов в слово. Вот как именно она это сказала.

- Ну, я, честно говоря, уже и не помню слово в слово…

- Уважаемый суд, извините что вмешиваюсь, но здесь здоровый и молодой человек точно не воспроизведет вчерашнюю беседу, а вы хотите, чтобы пенсионерка с больным сердцем слово в слово вспомнила диалог двухлетней давности. Она передает смысл сказанного Ерофеевой, - это уже нервы не выдерживают у адвоката Натальи Асташиной.

- Подождите, смысл и слово в слово – это же разные вещи, - продолжает напирать судья.

- Возможно, человек не правильно выразился

- Так, может, и в другом свидетель нас обманывает?!

Честно говоря, не приятное ощущение. Создается стойкое восприятие того, что судья изначально не верит тому, о чем говорят свидетели. И под свое негативное восприятие он подгоняет запротоколируемые позже ответы. Говорят, что такое бывает. И вдвойне сложно с таким судьей выйти на объективный вердикт.

В тех же тонах прошел допрос и свидетеля Людмилы Прошляковой. Дочь погибшей Евгении Ерофеевой по ходу ответов на вопросы судьи неоднократно высказывала свое возмущение происходящим. Гражданке другого государства было очень трудно объяснить смысл происходящей экзекуции.

Не ври мне!

А свое мнение, что позиция судьи слегка ангажирована, я вынес даже не из этих допросов свидетелей защиты.

Более показательным в этом смысле стал допрос понятого Владислава Купряжкина. Того самого, которого, по убеждению экс-полицейского Свистуна, на месте происшествия в тот вечер и ночь не было.

Защита также убеждена, что человека, действительно, на месте событий не было. Будучи другом следователя Паламарчука, он, не глядя, задним числом, подмахнул протоколы. Такое бывает, объясняет механизм работы коллег адвокат Асташина, сама в прошлом следователь милиции. Видимо, и здесь было то же самое. Случай с Ерофеевой на первый взгляд и на самом деле не криминальный, но таковым стал. Отсюда вскрылись и все негативные сопутствующие моменты. Фотографии на месте ЧП не сделали, видеосъемку тем более не производили. Размеры не снимали. Все схематично, на глаз. А понятой – так для проформы. Один – участковый, второй – товарищ. Не подведет.

И Купряжкин опять не подвел. То бледнея, то краснея, дав суду подписку «об уголовное ответственности за дачу заведомо ложных показаний», он вновь стал тихой сапой рассказывать, что «ничего не помнит», «не знает», «забыл», «не придал значения.» Ни на один вопрос, связанный с непосредственным восприятием ситуации на месте, он не дал вразумительного и точного ответа.

Человек даже не помнит, кто остановил его в час ночи в безлюдном месте городской окраины! Зачем он остановился? «Мужик» не показал ему ни удостоверения, ни высказал каких-то убедительных доводов, что он должен последовать за ним в частный дом, где висит труп какой-то старушки. На трехчасовую процедуру.

- Так, Вас же там запросто могли самого жизни лишить при таких обстоятельствах, как Вы нам здесь рассказываете, - сыронизировала адвокат Асташина. Похоже, самое начало у Купряжкина не задалось и дальше только все усугублялось.

В чем одет труп – «не помню», какие волосы цвет, длина, прическа – «не помню», как висел – «не помню», где была веревка – «не помню», даже материал, из которой была сделана лестница понятой толком не помнит. Где подписывали протокол – «не помню», какое было освещение в час ночи во дворе частного дома - «не помню». Шел ли дождь на улице и не пришлось ли ему кутаться в плащ или прикрываться зонтом и то – «не помню». Вот на все «это» судья Абулхаиров нашел в себе силы задать один-единственный вопрос по существу, так сказать:

– А Вы, свидетель, говорите суду правду, не обманываете?

- Говорю правду…

Хотя нет, еще один вопрос задал судья:

- Знакомы ли Вы со следователем Паламарчуком?

- Знаком, - едва слышно выдавил из себя понятой. Но судья не стал развивать тему. Хотя шапочным это знакомство не назовешь. По данным адвоката Асташиной, Купряжкин приглашал Паламарчука к себе на День рождения. Даже если учесть, что пришел тот с девушкой (или супругой), то однозначно, что посторонних людей вряд ли стали бы звать к себе на торжество. А если знакомы через близких людей, то с Дня рождения уж точно расходятся если не друзьями, то, в крайнем случае, приятелями.

Но это уже детали. Мне кажется, что суд при  данных обстоятельствах обязан вынести промежуточное частное определение и дать поручение компетентным органам проверить, а не являются ли показания Купряжкина ложными и не подпадают ли они под уже упомянутую в отношении свидетелей защиты статью 307 УК РФ – «лжесвидетельство»? Это будет и честно, и полезно.

Прежде всего, для самой Фемиды.

(продолжение следует)

Александр Грасс